— Я бы поклонилась, но боюсь не устоять на ногах, — сказала я королеве Эларе и тотчас пожалела о своих словах.
Она из серебряных. Я не имею права заговаривать с ней первой. В ее власти заключить меня в темницу, морить голодом и наказать так, как она посчитает нужным, не только меня лично, но и всю нашу семью.
«Нет, — цепенея от ужаса, подумала я. — Она королева и может просто убить всех нас».
Но оскорбленной королева Элара не казалась. На ее губах играла самодовольная улыбка. На меня накатилась волна тошноты и слабости, так что мне пришлось упасть на колени и пригнуться к полу.
— Будем считать, что ты мне поклонилась, — мягким голосом произнесла она.
Королеву явно забавляло наблюдение за моими страданиями.
Поборов тошноту, я схватилась рукой за прутья решетки. Металл был холодным на ощупь.
— Что вы со мной сделали?
— Ничего особенного, — ответила королева, а потом, протянув руку, коснулась пальцем моего виска.
Боль от ее прикосновения утроилась. Ноги подкосились, и я, потеряв равновесие, ударилась о прутья решетки. Я едва не потеряла сознание, но все же не упала.
— Это для того, чтобы удержать тебя от разных глупостей.
Слезы начали жечь мне глаза, но я их отогнала.
— Чтобы я ходить не могла? — с трудом промолвила я.
Из-за боли я больше не думала о вежливости. По крайней мере я не осыпала королеву потоком отборной брани. Ради Бога, Мара Барроу, придержи свой язычок.
— Я имею в виду твои игры с электричеством, — гаркнула на меня королева.
Боль схлынула, и я смогла самостоятельно добраться до металлической скамьи и сесть. Прислонившись головой к холодному камню стены, я задумалась. Игры с электричеством.
Память возвращалась ко мне отдельными фрагментами запутанной головоломки. Евангелина… Электрический щит… Искры… Я… Невозможно.
— Ты не серебряная. Твои родители — красные. Ты сама — красная. У тебя красная кровь, — разглагольствовала королева, прохаживаясь вдоль прутьев решетки. — Ты чудо, Мара Барроу. Такой, как ты, вообще не должно быть на свете. Я не могу тебя понять, хотя все о тебе узнала.
— Вы? — визгливо вскрикнула я и вновь схватилась за раскалывающуюся от боли голову. — Это вы рылись в моих воспоминаниях… кошмарах?
— Страхи человека много о нем говорят, — сказала мне королева с таким видом, словно считала меня полной дурой. — Я должна была узнать, с чем мы имеем дело.
— Я не «что».
— Мы еще посмотрим, что ты из себя представляешь. В любом случае такая маленькая самоуверенная девчонка с молнией, как ты, должна зарубить себе на носу… — прижавшись лицом к стальным прутьям, прошипела королева Элара.
Внезапно мои ноги онемели, утратили чувствительность, будто я их отсидела, будто меня парализовало. Когда я осознала, что не в состоянии пошевелить даже пальцем, меня охватил страх. Таким же никчемным и бесполезным, должно быть, чувствует себя папа. Вот только ноги каким-то чудом подняли меня, и я зашагала к прутьям решетки. На воле королева стояла и моргала. Каждое движение ее век соответствовало моему шагу.
Она — шепчущая… Она со мной забавляется… Когда я подошла достаточно близко, королева обхватила мое лицо своими руками. Я закричала от многократно усилившейся головной боли. Сейчас я бы с радостью согласилась даже отправиться на войну.
— Ты учудила это перед сотнями серебряных… Людей, наделенных властью и влиянием, — зашипела она мне на ухо, обдавая лицо благоухающим дыханием. — Это единственная причина, по которой ты до сих пор жива.
Мои руки сжались в кулаки, и мне очень захотелось шарахнуть по королеве молнией, но не вышло. Элара знала, что я пытаюсь сделать, и рассмеялась мне в лицо. Звезды взорвались у меня перед глазами. Взгляд затуманился. Я только слышала, как шуршит, удаляясь, шелк ее платья. Способность видеть я обрела только затем, чтобы проводить глазами ее фигуру, сворачивающую за угол. В камере я осталась одна. Едва добралась до скамьи и растянулась на ней.
Полное изнеможение. Оно накатывалось на меня волнами, начав с мышц, а затем распространившись и по костям. Я всего лишь человек, а обыкновенные люди не выживают после таких потрясений. С изумлением я вдруг осознала, что на моей руке нет ленты-браслета. Ее сняли. Что все это может означать? Слезы жгли мне глаза, но я сдержалась и не расплакалась. У меня еще осталась гордость.
Я могу справиться со слезами, но не с вопросами, которые не давали мне покоя.
Что со мной будет?
Кто я такая?
Открыв глаза, я увидела стражника. Он стоял и смотрел на меня сквозь прутья решетки. Серебряные пуговицы на форме сверкали в слабом свете, но еще ярче сверкала его лысая голова.
— Вы должны сообщить моей семье, где я, — заявила я, приподнимаясь и садясь на скамье.
«По крайней мере я успела сказать, что люблю их», — подумалось мне.
— Ничего я делать не обязан. Мне приказали отвести вас наверх, — ответил стражник, но без раздражения.
Он был невозмутим, как колонна.
— Переодевайтесь.
Только сейчас я осознала, что на мне — все та же наполовину сгоревшая форменная одежда служанки. Стражник указал на аккуратно сложенную стопку одежды у прутьев решетки, а затем развернулся ко мне спиной, позволяя переодеться без нескромных взглядов.
Одежда была простенькой, но хорошего качества. Ткань оказалась мягче всего, во что я прежде одевалась. Белая рубаха с длинными рукавами и черные штаны, украшенные по бокам одной серебристой полосой. А еще мне достались высокие, до колен, начищенные до блеска сапоги. К чему такая роскошь, я не понимала. Кажется, мое непонимание становится прямо-таки возмутительным.